Максимова Л. А., Данильченко-Данилевская В. Я. Духовный цвет нации: святитель Игнатий (Брянчанинов) 1807 1867 Полезно и приятно рассматривать прошедшее: время

 

«Полезно и приятно рассматривать прошедшее: время, уничтожая влияние пристрастий, обнаруживает и мрачность зла, и свет добродетели. Таким образом, деяния предков соделываются лучшим наставлением для потомков»

ïïï

«От развития идей православия и от твердости в православии зависит энергия народа нашего, самостоятельность его духа»

ïïï

«У нас в России люди более православны по чувству сердца, нежели по умственному убеждению»

 

^ Святитель Игнатий (Брянчанинов)

 

Всю зиму 1845 – 1846 г.г. отец Игнатий писал книгу «Мой дар друзьям моим» красивым своим почерком и прекрасным русским слогом. Посылая своей духовной дочери С.И.Сноссоревой, - писательнице и корректору его печатных трудов, - одну из 15 статей этого сочинения «Чашу Христову», он отметил, что «образ изложения, наружная форма, самый слог, - может быть новость в духовной русской литературе… Мне хочется, чтобы книга моя была другом, всегда утешительным, никогда не обременительным. Читатель найдет везде начало, везде конец. Хочу, чтоб книга удобоприступна была каждому, как друг, и чтобы гордый ум смиряла высотою истин и глубиною чувств!». Духовно-поэтическая нить повествования пронизывала богословскую мысль писателя, подкрепленную цитатами из Священного Писания и святых Отцов, что придавало особую лирическую проникновенность сочинениям богослова-аскета.

В то время в русской духовной литературе не было еще такой стилистики духовной прозы: во всем следуя святым Отцам Церкви, о. Игнатий, сам будучи одарен поэтическим талантом, особо проникся духовными стихами святителя Григория Богослова, которые переводились на русский язык с греческого только прозой, сплавляющей мудрость смысла с пламенной сердечностью в высокой красоте поэтизмов речи; его стихи трудны для подражания – они дышат вечной юностью, хотя написаны в IV в. по Р.Х.: «Всё воспевает Бога и славит Его бессловесными гласами. И через меня за всё приносится благодарение Богу. Таким образом хвалебная их песнь делается моею, от них и я беру повод к песнословию» («Стихотворения Григория Богослова»). В таком же духовном ключе о.Игнатием написаны духовные, художественно-философские этюды: «Житейское море», «Кладбище», «Совесть», «Совещание души с умом»; и богословские сочинения, свойственные духовному творчеству святителя Игнатия: «Посещение Валаамского монастыря», «Иосиф», «Плач инока» и «Плач мой». Духовной поэзией пронизаны и слова поучений, написанные в основном для монахов. В этом смысле «Чаша Христова» из «Моего дара друзьям моим» является духовной поэмой о страданиях и скорбях, которые и являются этой Чашей, - Чашей спасения, даром Божиим, а на самом деле не скорбь, а РАДОСТЬ. Настоящая же скорбь для человека: «Отчуждение от Бога, вечная мука в аде, вечное общение с диаволами и диаволоподобными людьми… - вот что достойно называться скорбью!… К великой вечной скорби приводят земные наслаждения. От этой скорби предохраняет, спасает Чаша Христова, когда пьющий её пьет с благодарностью Богу, со славословием всеблагого Бога, подающего человеку в горькой Чаше скорбей временных беспредельную, вечную Свою милость», - вот в чем и состоит трудность пути к истинной вере не только для мирян, но и для монахов.

Уже в начале 1847 г. Н.В.Гоголь издал книгу «Выбранные места из переписки с друзьями» – собрание писем-статей религиозно-нравственного содержания, о которой он написал П.А.Плетневу: «Это до сих пор моя единственная дельная книга… Я действовал твердо во имя Бога, когда составлял мою книгу, во славу Его святого имени взял перо». Глубоко верующий Гоголь ревновал о нравственном совершенствовании, болезнуя о духовно заблудшей России. Исследователь его творчества К.В.Мочульский («Духовный путь Гоголя», 1934) отметил, что Гоголю было «суждено круто повернуть всю русскую литературу от эстетики к религии, сдвинуть её с пути Пушкина на путь Достоевского… Он разбил гармонию классицизма, нарушил эстетическое равновесие, чудом достигнутое Пушкиным». Таким образом, все черты, характеризующие великую русскую литературу, ставшую мировой, были намечены Н.В.Гоголем: её религиозно-нравственный строй, гражданственность, пророческий пафос и мессианство.

«Выбранные места из переписки с друзьями» были серьезно оценены настоятелем Троице-Сергиевой пустыни близ Петергофа архимандритом Игнатием в одном из его писем: «Виден человек, обратившийся к Богу с горячностью сердца. Но в деле религии этого мало… можно сказать, что книга издает из себя и свет и тьму. Религиозные понятия – неопределенны, движутся по направлению сердечного вдохновения неясного, безотчетливого, душевного, а не духовного. Он писатель, а в писателе непременно от избытка сердца уста глаголют… тут между многими правильными мыслями много неправильных… Советую всем друзьям моим заниматься по отношению к религии единственно чтением святых Отцов, стяжавших очищение и просвещение по подобию апостолов, потом уже написавших свои книги, из которых светит чистая Истина и которые читателям сообщают вдохновение Святого Духа…». Н.В.Гоголь смиренно согласился с о.Игнатием, заметив, что «нужно быть глубоким душеведцем, нужно почувствовать и услышать страданье той половины современного человечества, с которой даже не имеет случая сойтись монах», - Гоголь имел в виду тех, кто не ходят в Церковь. Но в наиглавнейшем были духовно едины писатель Н.В.Гоголь и будущий святитель Игнатий – в ревностном просвещении Божием России.

Особыми духовными лучами в духовно-нравственном облике святителя Игнатия являются его недавно изданные стихотворения, написанные в декабре 1848 г.:

«Совет душе моей»

Какой подам душе совет,

Когда Христос – от Света Свет

Советует скорбей терпенье,

Чтоб горнее достичь селенье!

Плотская страсть, земная честь,

И тленного богатства лесть,

Пленяющие человека,

Пребудут ли при нем в век века?

Приходит смерть, её коса

Лицеприятия не знает.

Равно под нею упадет

Власть, сила, гений и краса

Бедняк забвенный - вот лежит

Близ богача или героя,

И червь, во тьме могильной роя,

Главу надменного смирит!

Душа, душа! Прими совет!

Вне стезь Его спасенья нет!

Укрась себя постом, слезами,

Молитвой, многими скорбями.

В святый Божественный Чертог,

В светлейшую обитель рая,

Ты вступишь, радуясь, играя!

^ Там ждет тебя с наградой – Бог!

 

Отец Игнатий учился читать Божию книгу природы и осмыслять законы бытия вечного у вселенских учителей Церкви и святителей – Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустого, прозревающих в красоте земной – красоту вечную. Вот что он написал в 1843 г.: «Однажды сидел я и глядел пристально на сад. Внезапно упала завеса с очей души моей: пред ними открылась Книга Природы… Какое же учение прочитал я в саду? – Учение о воскресении мертвых, учение сильное, учение изображением действия, подобного воскресению… Гляжу на обнаженные сучья деревьев, и они с убедительностью говорят мне своим таинственным языком: мы оживем, покроемся листьями, заблагоухаем, украсимся цветами и плодами: неужели же не оживут сухие кости человеческие во время весны своей? Они оживут, облекутся плотью; в новом виде вступят в новую жизнь, в новый мир».

«Жалоба»

Для страждущей души моей

Искал я на земле врачей,

Искал я помощи, отрады:

Моим болезням были рады.

Надежда тщетна на друзей

Моих минувших счастья дней:

Они со мною пировали –

И отдаль встали в дни печали.

Не утушит тоски вино!

Напрасно сердцу утешенье

Искать среди самозабвенья:

Грустней пробудится оно.

И в развлеченьи нет отрады!

Нет прочной в нем тоске преграды:

Ещё веселья слышен шум.

А грусть, как ночь, туманит ум.

Испытан я судьбой, врагами,

Изранен многими стрелами:

Пытали клеветой меня,

Предательством был мучен я.

И долго, долго я томился…

Но, наконец, сквозь толщу туч,

Сквозь мрак суждений мира луч,

Луч света радостный пролился.

Прозрел я, ожил. Оживленный,

Святою верой просвещенный,

Спокойно совершаю путь,

Которым к вечности идут.

 

Его суждения о поэзии и поэтах говорят сами за себя: «Мне понравились два стихотворения воспитанника дворянского полка Василия Пето: «Молитва» и «Песня», напечатанные в «Инвалиде». Видно дитя, виден подражатель Лермонтова, но виден вместе и истинный талант, видна необыкновенная глубина чувств, какой нет ни в ком из современных поэтов» (1846 г.). Эти слова из обширного эпистолярного наследия святителя Игнатия (более 800 писем) высвечивают утонченные поэтические и прозаические аспекты его литературного дарования, изучение же эпистолярного жанра литературы Золотого века России неполноценно без исследования богатейшего сокровища – эпистолярного наследия истинных русских подвижников – «носителей Духа»: святителя Тихона Задонского, святителя Игнатия, - не счесть всех праведных имен. И в письмах брату своему Петру (у их родителей было 16 детей: лишь один из 5-ти доживших до зрелого возраста сыновей посвятил себя светской жизни, остальные вступили на путь монашества), отец Игнатий, являясь его духовным наставником, писал: «Советуйся с книгами святителя Тихона, Димитрия Ростовского и Георгия Затворника, а из древних – Златоуста».

Старцы-аскеты Египта, Палестины, Сирии, древние иноки пустыни были идеалом духовной высоты с юных лет для о. Игнатия. Этот высокий идеал он провидел в святителе Тихоне Задонском и в затворнике Задонском Георгии (Машурине), сборник которого, изданный в Москве в 3-х томах, им рекомендовался как «предуховная книжка» для духовного просвещения наравне с чтением великих Отцов Церкви. В затворнике Георгии, о. Игнатий увидел духовно родственную душу, осчастливленную монашеским подвигом: «Вот духовный писатель, ушедший далеко от всех духовных писателей нашего времени. Дворянин, воин, он сложил с себя оружие вещественное, чтобы вступить в поприще брани духовной, провел в неисходном затворе семнадцать лет и скончался в 36-м году, будучи 47-ми лет от роду, духовным успехом заменив лета многа… С пера его текут струи благодатные… Книжка сия сделалась одною из моих настольных» (1840 г.). Что же касается писем самого святителя Игнатия, то они, раскрывая его духовную рассудительность, являются искренней, мудрой проповедью жизни во Христе, дышащей любовью: уже к 27 годам он – Старец, наделенный даром духовного рассуждения, в котором всякую свою мысль подкрепляет суждениями святых Отцов, и пишет в высоком поэтическо-религиозном духе: «Развевается знамя креста над письмом моим: всегда слово моё выходит под этим знаменем!»(1847 г.).

Отец Игнатий состоял в переписке с игуменом Антонием (Бочковым), также духовным писателем: «Божественная цель слова в писателях, во всех учителях, а паче в пастырях – наставление и спасение человеков… Святой Григорий Богослов писал стихами с возвышенною, глубокою, благочестивою целью: доставить христианскому юношеству чтение и образцы в поэзии, сделать для них ненужным изучение языческих поэтов, дышащих сладострастием и прочими страстями, дышащих богохульством». Отец Игнатий одобрил стихи о. Антония за «чувство, которого нет ни в одном светском писателе, писавшем о духовных предметах, – несмотря на отчетливость стиха их, они постоянно ниспадают в своё чувственное и святое духовное переделывают в своё чувственное. Душа не находит в них удовлетворения». «Отчетливость стиха» признавалась необходимой отцом Игнатием и для настоящей духовной поэзии, и поэтому он привел духовному брату в пример Пушкина: «Мне очень нравился метод Пушкина по отношению к его сочинениям. Он подвергал их самой строгой критике, пользуясь охотно и замечаниями других литераторов. Затем он беспощадно вымарывал в своих сочинениях излишние слова и выражения, также слова и выражения сколько-нибудь натянутые, тяжелые, неестественные. От такой вычистки и выработки его сочинения получали необыкновенную чистоту слога и ясность смысла. Как они читаются легко!… Вам необходим этот труд… Смею сказать, что и я стараюсь держаться этого правила» (1864 г.).

Перенесемся теперь в мирское время жизни будущего столпа веры – в миру Димитрия Александровича Брянчанинова, – который свои выдающиеся дарования сумел приложить к духовному назиданию ближнего. Его первые литературные опыты нашли признание в доме А.Н.Оленина – директора Публичной библиотеки и президента Академии художеств, – куда его привели родственные связи его деда по материнской линии А.М.Брянчанинова, которому не чуждо было стихотворчество, также как и его дочери Софии (матери Димитрия), получившей прекрасное воспитание: отлично владела она и русским, и французским языками, увлекалась поэзией и хорошо знала современных ей поэтов, особенно французских.

А.Н.Оленин был известен как меценат, поддерживающий начинающих молодых литераторов. В годы учения в Петербурге Димитрий был желанным гостем у своих великосветских родственников, и на литературных вечерах в доме Олениных стал любимым чтецом и декламатором; его же поэтические, литературные дарования были благосклонно приняты А.С.Пушкиным (он бывал у Олениных с юности, увлекался их дочерью Анной), И.А.Крыловым, К.Н.Батюшковым, Н.И.Гнедичем. С той блестящей юношеской поры и в течение всей своей духовной и творческой литературной деятельности будущий святитель Игнатий с пиететом отзывался о дружеских советах, воспринятых от светил русской литературы.

Ещё в 1846 г. в одном из писем о. Игнатий писал: «…может выходить из-под моего пера брошюрка с поэтическим размахом… Картины мои пишу с двух приёмов. В первый творю, во второй занимаюсь отделкой». Будучи уже епископом, Владыка Игнатий отметил в письме 1862 г.: «Выправка дает статьям, написанным в разные времена и давно и очень давно, характер зрелости и характер целого… Святой Иоанн Дамаскин, когда возвратился старцем на жительство в обитель преподобного Саввы…, то занялся пересмотром и исправлением своих сочинений. Блаженный Августин в старости составил отдельную книгу, которую назвал “Retractiones”. В ней он изложил те изменения, которые признавал нужными в своих сочинениях, так как самых сочинений, уже распространившихся по всему свету, по сей причине исправлять было невозможно. Прочитывая теперь сочинения, написанные мною, тогда как мне было сорок лет, нахожу много незрелого, недостаточно понятого, а потому, недостаточно объяснимого». К этому письму Владыки Игнатия его родной брат Петр Александрович (первый его биограф) сделал следующее ценное примечание: «В молодости своей еще юнкером, инженерным офицером, находясь часто в кругу современных литераторов и пользуясь особым расположением одного из них, Гнедича, Преосвященный Игнатий принял за правило и часто повторял совет Гнедича: чтоб сочинения, писанные до сорока лет, без всякого исключения, считать решительно неоконченными, в том убеждении, что с этих только лет в авторе может быть признаваема достаточная зрелось ума, опыта и вкуса, а потому всё вышедшее из-под пера до сорока лет, следует не издавать печатно, а оставлять до упомянутого периода жизни, в который, пересмотрев сочинение, переправить оное и тогда произвести о нем свой суд или отдавать в печать, или уничтожить. Это правило, которого держался Преосвященный Игнатий, служит объяснением того, почему он, говоря о своих сочинениях, считал всё, написанное им до сорока лет, как бы не существующими, а те, которые написаны им в сорокалетнем возрасте, он признает в вышеприведенном письме незрелыми относительно настоящей духовной высоты его понимания».

Отец Игнатий был хорошо знаком со всей русской литературой, оказывающей светское влияние на жизнь общества: в его понимании, Онегин и Печорин неоднозначно действовали на молодые души, т.к. «герои» эти носили отрицательные эгоистические качества и были лишены чувства любви; по его мысли, художественность в словесности должна вести человека к Богу. К своей священной повести «Иосиф» (1849 г.) о. Игнатий написал предисловие, которое тогда не было опубликовано, но идеи которого по поводу литературы и литературных героев актуальны и для XXI века: «В Онегине Пушкина и Печорине Лермонтова изображен эгоист, современный каждому из двух поэтов… Самолюбие любуется собой, радуется своим успехам. Когда оно овладевает человеком, начинает быстро стремиться к совершенству и стремится к нему, доколе из человека не выработает демона… Должно быть, большая часть юных читателей заразилась ядом эгоизма!… А мастерская рука писателя оставила на изображенном ею образе безнравственного, чуждого религии и правды человека… Автор Печорина не решил и для самого себя: полезна ли, вредна ли его книга… При жизни Печорин был мертв для общества и, в частности, для ближних: несмотря на своё нравственное одиночество, на своё отчуждение от людей, Печорин оставил по себе многочисленное потомство последователей… По образцам порока портится человек, по образцам добродетели исправляется. Предлагаемая повесть – не вымысел, изложение истинного события с сохранением всей исторической точности… Неверие – источник эгоизма; вера в Бога – источник правильной любви к себе и ближнему… Эгоисты – враги себе и всем… Желаем, чтоб потомство Иосифа было многочисленно, чтоб многие из последователей Печорина обратились в последователей Иосифа…»

В повествовании о святом Иосифе Прекрасном на библейский сюжет боговдохновенного Моисея из книги Бытия, написанном как духовно-нравственная проповедь в художественном ключе для всех читателей, не как церковное сказание об Иосифе Ефрема Сирина (церковный писатель IV века, великопостную молитву которого А.С.Пушкин в 1936 г. переложил стихами в «Отцы – пустынники и жены непорочны…»), – представленно в пышном художественном обрамлении. «Иосиф» был напечатан в «Библиотеке для чтения» без имени автора по умолчанию, со вступительным словом О.И.Сенковского, в котором издатель оповестил читателей о «повести совершенно нового роду в изящной словесности. Повесть священного содержания, но изложение этой священной повести вполне литературное, и язык её увлекательный, художественный и приспособленный к чтению…»

На основании вышеизложенного можно сделать вывод, что всему творчеству святеля Игнатия присуще высочайшее поэтическое совершенство литературного языка и стиля, представляющих собой высокие образцы русской словесности с печатью на них духовной красоты, но, к сожалению, этот изящный художественный опыт литературной школы святителя Игнатия, кроме, пожалуй, Ф.М.Достоевского, не был подхвачен и развит русской литературой в полной мере, - а как хотелось бы, чтобы будущее стало приятным исключением по воплощению мысли Ф.М.Достоевского о «духовном обновлении и нравственном возвышении нашего общества» («Дневник писателя», май 1876 г.).

 

ïïï

 

Зададимся теперь вопросом: «Каковы же были корни столь дивного плода – светильника православного духа, ^ Нового Златоуста?», – на который ответим боговдохновенными перлами самого святителя Игнатия: «Не всем быть листьями, цветами, плодами на дереве государственном; надо же кому-нибудь, подобно корням, доставлять ему жизнь и силу занятиями неизвестными, тихими, существенно полезными, существенно необходимыми. Одним из таких занятий признаю утверждение ближних в христианской вере и нравственности – это мирное, скромное занятие живым словом и пером…» (1847 г.).

Фамилия Брянчаниновых принадлежит к древнейшим дворянским родам России и восходит к боярину Михаилу Бренко, – любимому наперснику Великого Князя Московского Димитрия Донского. Согласно Никоновской летописи, Михаил Бренко был тем воином, который в одежде Великого Князя и под княжеским знаменем «душу свою положил за други своя», - и геройски погиб в битве на Куликовом поле. Его внук Игнат – первый, по Царскому велению, начал писаться Брянчаниновым. Село Покровское (малая Родина святителя Игнатия) недалеко от Вологды стало родовым гнездом Брянчаниновых, в котором отец его, Александр Семенович, построил Покровскую церковь: был он человеком незаурядным и почитаемым в Вологде (о его матери Софии уже упоминалось). Их старший сын Димитрий (род.05.02.1807 г.) вымолен был их усердными молитвами, и крещен в честь одного из первых чудотворцев Вологодских – преподобного Димитрия Прилуцкого. Всем их детям давалось домашнее образование лучшими преподавателями Вологды; особенно одаренным был Димитрий, рано проявивший способности к игре на скрипке, нотному пению, рисованию пером. К 13-ти годам у Димитрия появилась тяга к уходу в монастырь, к оставлению суетного мира, но вопреки его желанию посвятить себя Богу, он был определен отцом в Военное Инженерное училище в Петербурге, куда с блеском выдержав экзамены, прошел первым по конкурсу из 130 претендентов на 30 вакансий. Присутствовавший на экзаменах Великий Князь Николай Павлович обратил внимание на блестяще подготовленного 15-летнего юношу и пригласил его в Аничков дворец, где будущий Император Николай I представил его своей супруге Александре Феодоровне, которая была приятно поражена тем, что воспитанный в провинции юноша основательно знал не только науки, но и древние языки; по её желанию он был зачислен её пенсионером, – все годы учения Димитрий Брянчанинов был первым учеником. Духовная дружба с Михаилом Чихачевым из Пскова продолжалась всю жизнь со времени учебы в училище, и явилась истинно христианской дружбой, ибо её основой было единое желание служить Христу: «То утешает меня особенно в моих отношениях дружеских, что причина этих отношений – Бог. Он дает нам усугубить талант дружбы, полученный от Него же… Друзей мне дал Бог».

Светское общество ничем не прельстило юного Димитрия. Под руководством монахов Александро-Невской Лавры юнкер Брянчанинов начал читать творения святых Отцов: «Что прежде всего поразило меня в писаниях Отцов Православной Церкви? – Это их согласие, согласие чудное, величественное».

По окончании Военного Инженерного училища в чине поручика 19-летний Димитрий Александрович, предпочитая духовную карьеру светской, подал прошение об отставке, в которой начальство ему отказало; сам Император Николай I был против, и родители также не благословили его на монашеский путь. От всех переживаний он сильно заболел, и был излечен по личному приказу Императора его собственными врачами. И как только в конце 1827 г. его освободили от светской службы по состоянию здоровья, – он сразу же уехал в Александро-Свирский монастырь, поступив в число его послушников под духовное руководство иеромонаха Леонида (будущего первого Оптинского старца Льва), благословившего его на «писательское послушание» составлением первого духовного сочинения – «Жития схимонаха Феодора», ученика преподобного Паисия Величковского и учителя иеромонаха Леонида. Послушником он написал и «Плач инока» (1830 г.; 1866 г.): «Область моего плача – область духа… Плачу плачем покаяния и любви». В силу обстоятельств он переселился далее в Оптину Пустынь, где снова сильно заболел. В тяжелом состоянии возвращается он к родителям на излечение, и вместе со своим другом Михаилом Чихачевым проводят зиму под Вологдой. Вологодский епископ Стефан в 1831 г., видя пылкую ревность послушника Димитрия, совершил его постриг в монашество в кафедральном Воскресенском соборе и нарек его Игнатием, в честь священномученика Игнатия Богоносца, и в память преподобного Игнатия Вологодского чудотворца (в миру князя Иоанна Углицкого). Вскоре монах Игнатий был рукоположен епископом Стефаном во иеродиаконы, а затем в иеромонахи. Видя его духовную зрелость, епископ Стефан назначил его настоятелем и строителем (= устроителем, управителем) Лопотова Григориево-Пельшемского монастыря, в котором друг его Михаил создал прекрасный хор. В 1833г. Вологодский епископ Стефан возвел о. Игнатия в сан игумена, но сильно заболоченная местность вновь обострила хронические заболевания игумена Игнатия.

В это время он получил из Петербурга предписание прибыть на митрополичье подворье, где и узнал о вызове его Государем Николаем I, которому и был представлен в Зимнем дворце. Михаил Чихачев так описал это событие: «Государь изволил сказать: «Ты у меня в долгу за воспитание, которое я тебе дал, и за мою любовь к тебе. Ты не хотел служить мне там, где я предполагал тебя поставить, избрал по своему произволению путь, – на нем ты и уплати долг твой. Я тебе даю Сергиеву пустынь. Хочу, чтобы ты жил в ней и сделал бы из нее монастырь, который в глазах столицы был бы образцом монастырей». 1 января 1834 г. игумен Игнатий был возведен в сан архимандрита в Казанском соборе Петербурга. Не на легкую жизнь Государь послал своего воспитанника: Сергиева обитель в 19-ти верстах от Петербурга была в упадке. Архимандрит Игнатий начал действовать, превозмогая нездоровье, и вскоре монастырь обновился не только внешне, но и внутренне – главным делом для него было духовное преуспеяние и единение братии. Поблизости находились Петергоф, Царское Село, и отдыхающие там представители высшего света постоянно бывали в Троице-Сергиевой пустыни, ставшей, в некотором роде, обителью для духовного окормления дворянского сословия. Бывавшая там и Августейшая Фамилия всегда подчеркивала свое благоволение к настоятелю, что порождало зависть, злоречие, клевету… Во время этих испытаний и искушений совершенствовалась устная и письменная проповедь архимандрита Игнатия: «Один род служения ближним, которое мне нравится, мне по душе, - служение словом богоугодным и полезным… Одно воспоминание о Свете уже просвещает». Неся покорно всю жизнь крест тяжелых, физических болезней и страданий, архимандрит Игнатий утешает словом Божиим других болящих, наставляя с радостью и благодарением переносить болезни, ибо «телесными болезнями исцеляется душа… Чаще повторяйте: Господи, буди воля твоя!». Отец Игнатий продолжает работу над духовными сочинениями, – это его главнейший труд на пользу ближнего (=духовная милостыня), как и обширная духовная переписка с монашествующими и мирянами. Перед отъездом из Троице-Сергиевой пустыни о. Игнатий написал «Плач мой», в котором есть много поучительного для осознания и понимания Св.Писания и Отцов Церкви, в краткой и образной форме описаны духовные картины борения души с собой, с миром, и разоблачены светские науки, как мирское мудрование.

Для серьезного лечения Государь предоставил архимандриту Игнатию годичный отпуск с проживанием в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии. Он едет в Москву, где посещает монастыри и Духовную академию в Троице-Сергиевой Лавре. Прибыв в Николо-Бабаевский монастырь, в «Бабайки» (бабайка = большое рулевое весло на барже), о.Игнатий был восхищён волжской красотой и подходящим ему климатом: у него идет непрерывная молитвенная духовная работа по правилам духовного закона, вкупе с написанием духовных сочинений, почти в уединении затвора…

В это время о.Игнатий написал огромное количество писем и духовных сочинений: «В уединении можно свободно предаваться странствованию в областях духовного мира, куда переселилась с земли мысль моя и сердце… Отделитесь от земли умом и сердцем! Путь к вечности надо совершить умом и сердцем, – не числом дней и годов… Благословлен всякий, грядый во Имя Господне, призванный Господом!».

Летом 1848 г. о. Игнатий возвратился в Троице-Сергиеву пустынь, где течение монастырской жизни часто нарушалось приездом духовной и светской аристократии. Несказанно рад ему был духовный друг иеромонах Мисаил (будущий схимонах), – Михаил Васильевич Чихачев, – и здесь развернувший прекрасный церковный хор, которым несколько лет руководил духовный композитор, протоиерей Петр Турчанинов, писавший для хора. Знаменитые композиторы М.И.Глинка и А.Ф.Львов (написавший музыку гимна «Боже, Царя храни») также приняли участие по постановке пения в придворном монастыре, – в итоге, его хор стал лучшим в России.

В своих духовных писаниях о.Игнатий часто вопрошает: «^ Как любить ближнего? Как любить врага? Понимаю только ту любовь, которая действует по священным велениям Евангелия, при его свете, которая сама – свет. «Кто любит Меня, – сказал Господь, – заповеди Моя соблюдает». Евангелие говорит: «Любите враги ваша, благословите клянущия вы, добро творите ненавидящим вас и молитеся за творящим вам напасть и изгоняющих вы» (Мф. 5:44)… Но тоже самое Евангелие повелевает быть осторожными с врагами своими, не вверяться им, предписывая любовь к врагам, освященную духовным рассуждением». В начале 1850-х г.г. о.Игнатий сочинил несколько трактатов о молитве, в которых все мысли подкреплены ссылками на творения святых Отцов, с обобщением их опыта: «Господь Иисус Христос установил моление Его именем, дал этот способ моления как новый, необычный дар, дар цены безмерной… Пребывание умом и сердцем на небе и в Боге, - вот главный плод, вот цель молитвы… – не дать входа в себя высокоумию и самомнению». Из российских Отцов о молитве Иисусовой он особо упоминает превосходную книгу преподобного Нила Сорского, как чудесное наследие будущему духовному потомству (промыслительно, что епископ Игнатий и скончался в один день – 30 апреля/13 мая – церковного календаря с преподобным Нилом Сорским). Сокрушаясь об оскудении духовного наставничества, он писал, что «единственным руководителем нашим должны быть Отеческие писания и молитвенный плач перед Богом».

В течение почти 25-ти лет управлял о. Игнатий Троице-Сергиевой пустынью: были построены три новых храма, воспиталось много духовных учеников. В октябре 1857 г. по Высочайшему соизволению в Синоде произошло наречение архимандрита Игнатия, настоятеля Троице-Сергиевой пустыни, во епископа Кавказского и Черноморского. В речи на своем наречении он произнес: «…Быть Епископом своего сердца и приносить в жертву Христу помышления и чувствования, освященные Духом, – вот высота, к которой привлекались мои взоры…». В Петербургском Казанском соборе состоялась хиротония во епископа. Четвертого ноября Владыку принимала в Царском Селе вдовствующая Императрица Александра Феодоровна, пожаловавшая ему панагию с бриллиантами и рубинами – в «память о покойном Государе»; десятого ноября его принял Государь Император Александр II.

В январе 1858 г. епископ Игнатий приступил в г. Ставрополе к управлению недавно открытой Кавказскою епархией. Он посетил её западную часть – приходы и монастыри Черноморья, разрешил несколько недоразумений между гражданскими и церковными властями. Он неустанно проповедовал, исполняя трудное дело управления епархией, население которой отличалось воинственностью. Тяжкие болезни подтачивали в течение 40 лет здоровье епископа Игнатия: он подал прошение в Синод, и написал письмо Государю об увольнении его от управления епархией, и о предоставлении ему в управление Николо-Бабаевского монастыря. Его просьба была удовлетворена: 13 октября 1861 г. с несколькими преданными учениками он переехал на покой по увольнении от дел епархиальных в волжский монастырь на границе Костромской и Ярославской губерний, для которого его приезд был спасительным, так как благодаря приехавшей с ним братии с Кавказа в “Бабайках” обновилась духовная и материальная жизнь, был произведен капитальный ремонт и построен новый храм в честь Иверской иконы Божией Матери. Во время единственной поезки за 5 лет жизни в Николо-Бабаевской обители епископ Игнатий посетил несколько монастырей в Костроме, в Ярославле – Толгский монастырь (где до сего для покоятся его святые мощи с момента канонизации в 1988 г. – до окончания реставрации Николо-Бабаевского монастыря, жестоко пострадавшего в годы «мерзости и запустения» ХХ века; даст Бог, туда и вернутся мощи святителя Игнатия, – к 200-летию со дня рождения великого духовного наставника и писателя).

В цвете лет зрелого мужества епископ Игнатий не прерывает своих трудов над духовными сочинениями, пересматривая ранее написанные, сочиняя и издавая новые: «Писания мои мне не принадлежат; их источник – Отцы, они принадлежат Отцам Православной Церкви. Избрание меня Промыслом Божиим в орудие преподания этой жизненной духовной пищи современному остатку верующих есть им и мне благодеяние Божие» (1864 г.). Епископ Игнатий постоянно работает над начатым ещё в 1840-х г.г. «Словом о смерти» (не преминем подчеркнуть тот факт, что в библиотеке Ф.М.Достоевского была эта книга епископа Игнатия, и что по сей день в его квартире-музее в Санкт-Петербурге висят рядом портреты Оптинского старца Амвросия и архимандрита Игнатия). В «Слове о смерти» собрано всё главное, чему научает о смерти святая Восточная Церковь (1860г.), и труд этот был напечатан и в журнале “Домашняя беседа”.

Владыка Игнатий пишет: «Что такое смерть? –Эпоха, с которой начинается наша действительная жизнь. Смерть – великое таинство. Она – рождение человека из земной временной жизни в вечность… Заключенные в темнице земного мудрования! Услышим тех, которые стяжали о Господе духовную свободу и озарились духовным разумом!.. Постоянное памятование смерти есть благодать дивная, удел святых Божиих… Но нам, немощным и страстным, необходимо принуждать себя к воспоминанию о смерти, усваивать сердцу навык размышления о ней, хотя такое размышление и крайне противно сердцу грехолюбивому и миролюбивому».