Скачать 3.42 Mb.
|
Глава 15 В народе говорят, что в первые послевоенные годы природа особо усердно восстанавливает численность народонаселения. Над нашей семьёй она действительно серьёзно поработала. Семь лет спустя нас было уже пятеро. Вслед за Франческой появилась Мария. Приняв у меня вторую девочку, бабушка сказала: — Теперь твоя очередь выбирать дочери имя. — Пусть она будет Марией, как ты. Бабушка задумчиво посмотрела на ребенка, а потом... вопросительно на меня. — А как звали твою маму? Впервые в жизни она спросила меня о маме. Все эти годы её для бабушки не существовало. Я испытала чувство неловкости, будучи поймана на маленькой хитрости: — Её тоже зовут Мария. Бабушка ещё раз осмотрела малышку и вздохнула: — Ну что ж. Пусть будет Марией в честь нас обоих. Мария, как и Франческа, была типичной испанкой — дивные папины глазки, опушённые длиннющими ресницами, тёмные волнистые локоны, но черты лица тоньше и нежнее, чем у старшей сестры. Они были очень похожи и всё же совершенно разные. И наконец, появился тот, кого мы все с нетерпением ждали. Сын — продолжатель славных традиций семьи, наследник имени рода Альваресов, их состояния и положения в обществе. Он выскочил на свободу быстро и энергично, как будто знал, что его ждут и заранее любят. Малыш был совсем не похож на старших сестёр: белокожий, светловолосый, с крепким широкоплечим тельцем и большими серо-голубыми глазами. Наш сын был «меченым». Странно, мужчины мечтают о сыновьях, но дочерей любят гораздо больше. Для Филиппа Франческа так и осталась абсолютной избранницей. Мария, несмотря на свою нежность и изысканность, оставалась для него всегда на втором месте, а Мигель... Он был объектом серьёзного воспитания, мужской муштровки и скрытой конкуренции. За защитой и лаской сын прибегал только ко мне. Странно, но именно к нему я испытывала особо напряжённое чувство нежности. Он так и остался частью меня, как будто родился не окончательно. Тонюсенькая, никому не видимая нить всё ещё соединяла меня с ним. Ощущение кожи и запах казались родными и знакомыми. Прикосновение к более тонкой, нежной коже дочерей наполняло нежностью и умилением, но... это были кожа и запах Филиппа, а не мои. Мои девочки были очень уж испанскими, а сын... основательный, с широкими ладошками и крепкими ногами, походил больше на родню моей мамы. В него наверняка попало больше еврейской крови. Душа Мигеля, его упорство, детские обиды, и распахнутые мне навстречу знакомые серо-голубые глаза навсегда остались родными и понятными. Наша многоликая, увлекательная, чётко налаженная жизнь всё чаще нарушалась приступами хандры главы семейства. Филипп, несмотря на стабильность своего положения при дворе, злился и тосковал. Он был разочарован пассивной политикой Фердинанда, руководимого консервативным крылом. Главные советники блокировали все реформы, обещанные королём при вступлении на престол. Страна, как и при его отце, оставалась нищей и отсталой. Практически все южноамериканские колонии были для Испании безвозвратно потеряны. Исключение составляли лишь Куба и Пуэрто-Рико. Королевская казна настолько обнищала, что даже Флориду продала за 5 миллионов долларов Америке. Мой бедный идеалист муж воспринимал это как своё личное поражение. Он мечтал стать активным участником восстановления великой Испании, а оказался покорным свидетелем её застоя и распада. Общество бурлило, как паровой котёл. Инквизиция гонялась за инакомыслящими и заговорщиками и всё же чего-то не досмотрела. Заговор против короля был подготовлен прямо у неё под носом. 1 января 1820 года грянула революция, возглавленная королевским дипломатом Галиано и либеральным политиком графом Истурисом. В Мадриде царила паника. Армия под руководством Рафаэля дель Риего перехватила инициативу. К концу января практически весь юг Испании оказался в подчинении восставшей армии, которая, почти не встречая сопротивления, энергично продвигалась к Мадриду, уже почти захваченному взбунтовавшимся народом. Филипп посадил нас под домашний арест, запретив даже прогулки по парку. Он приводил в пример французскую революцию, когда обезумевший вооружённый народ, начав с короля, закончил аристократией. Трон под Фердинандом опять зашатался. После двухдневного размышления он, наконец, вынужден был сдаться — признать конституцию 1812 года и созвать уничтоженные когда-то кортесы. В Испании была объявлена конституционная монархия. Я ожидала, что Филипп оживится и расцветёт — судьба давала ему новый шанс воздействовать на ход истории, но мой непредсказуемый муж отреагировал совершенно неожиданным образом. Он, один из самых активных членов когда-то уничтоженного парламента, мрачно крутил в руке официальное приглашение и напряжённо молчал. Моё любопытство оказалось сильнее осторожности: — Ты не рад? Тебя что-то тревожит? — Да, мне всё это действительно не нравится. Честно говоря, я не верю в жизнеспособность всего этого мероприятия. — Как это? Что ты имеешь в виду? — Я не верю, что Европа потерпит конституционную монархию в Испании. Это всего лишь временная мера, что бы выиграть время и собраться с силами, а потом... а потом полетят с плеч неразумные, доверчивые головы. Считай, что я трушу. — Восемь лет назад ты готов был сунуть свою голову в любую петлю? — Ну, во-первых, за восемь лет отчаянная голова может набраться опыта и помудреть, а во-вторых... теперь ей приходится отвечать не только за себя одного. — А какую позицию занял непотопляемый муж Долорес? — О, маркиз занял самую надёжную позицию — в постели... с тяжелейшим приступом подагры. — А ты не можешь срочно от него заразиться? Ведь, насколько я слышала, эта болезнь очень заразна, а ты в последнее время находился с ним в постоянном контакте? — Копировать гениев нельзя. Как правило, копия лишь подтверждает бездарность незадачливого копииста. Придётся искать собственное решение. Мой муж действительно нашёл своё гениальное решение: он, совмещавший в одном лице роли депутата парламента и министра культуры и просвещения, самозабвенно увлёкся борьбой за укрепление и процветание вверенных его попечению отраслей. Со свойственным ему красноречием и энтузиазмом, Филипп связывал будущее Испании с сохранением её культурных ценностей, добиваясь непомерно больших инвестиций в создание музеев, театров и университетов. Во всех прочих дискуссиях предпочитал отмалчиваться или отделываться красивыми, ничего не значащими фразами. Два года балансировал он на острие ножа, правильно рассчитав очередной виток истории. Россия, Пруссия, Австрия и Франция, заключив договор о союзничестве, бросились на помощь обездоленному Фердинанду. В апреле 1823 года французская армия очередной раз заняла территорию Испании, и пару месяцев спустя наш монарх с облегчением разорвал конституцию, разогнал парламент и занялся преследованием провинившихся. Игра, мудро проведённая моим мужем принесла свои плоды: мы не только выжили, но были очередной раз обласканы королём за патриотизм и верность престолу. Филипп тоже стал непотопляемым. Да простит меня бог за эту иронию, но, похоже, папины уроки не прошли даром. Что мне за дело до чужих амбиций. Моя задача в любой войне — выжить и сохранить жизнь моим детям, а те, кто хочет воевать... Пусть делят между собой власть, как им это нравится. Орден за особые заслуги перед отечеством и грамоту, объявляющую нас пожизненными владельцами занимаемого нами особняка, торжественно вручённые Филиппу королём, были, на самом деле заработаны честно. Увлёкшись борьбой за инвестиции в культуру, он придумал замечательный план, переложив исполнение на нас с Долорес. — Малыш, помнишь вашу затею с фондом по сбору средств в поддержку покалеченных тореадоров? Я думаю, этот фонд пора оживить, только деньги пойдут не на пенсии бедолагам, а на покупку произведений искусства. Что ты об этом думаешь? — Пока ничего. Объясни подробнее. — Сейчас очень многие окончательно обнищавшие аристократы готовы за бесценок продать коллекции своих картин и скульптуры. Их можно было бы собрать в один музей, который станет совершенно уникальной сокровищницей, но для этого нужны деньги, много и сразу. Подходящее здание для этого имеется. Ещё в 1814 году Фердинанд мечтал создать уникальный музей наподобие Лувра. Незадолго до начала революции он предложил для него здание, построенное его дедом для исторического музея, названного Прадо де Сан Джеронимо. Я даже нашёл архитектора, Антонио Лопес Аквадо, готового за относительно небольшие деньги перестроить и обновить здание, пришедшее, к сожалению, в полную негодность. И сейчас мне очень нужна твоя помощь. — Скажи, что я должна делать? — Подай дамам идею создания фонда Возрождения испанского искусства. Организуйте лотереи, добровольные пожертвования... всё, что принесёт деньги, и тогда мы ... — Ладно, мечтатель. Меня не надо агитировать. Я уже согласилась. Идея была принята дамским клубом с восторгом. Долорес милостиво предложила свою кандидатуру на должность председателя фонда, тут же назначив меня своим первым заместителем. Его Величество торжественно открыл первое заседание, на котором преподнёс будущему музею несколько картин Веласкеса из своей семейной коллекции. Второе пожертвование сделал Франсиско Гойя. Это было блистательное начало для музея и для меня. Я проснулась после многолетнего сна. 19 ноября 1919 года состоялось официальное открытие « Королевского музея живописи и скульптуры», музея Прадо. Мы сидели на отдельной трибуне для почётных гостей и активных участников торжества. Впервые в жизни я принимала поздравления не только как жена блестящего министра культуры и просвещения графа де Альвареса, а как самостоятельная личность — графиня де Альварес, первый заместитель председателя фонда «Возрождения испанского искусства». Господи, помоги мне не захлебнуться от гордости и самодовольства! Вот уж поистине позорная смерть! Вскоре в наш мадридский особняк временно переселились отец, бабушка и Элеонор. На юге всё ещё было неспокойно — бушующие повстанцы грабили аристократию, требуя поделиться деньгами с народом. Отец, при всей его аполитичности, делиться ни с кем не хотел, тем более, что и делиться было уже нечем. Войны и революции последних лет изрядно истощили когда-то значительный капитал. Деньги, вложенные в банки, торгующие с американскими колониями, бесследно исчезли вместе с банками и колониями. Отец с радостью принял предложенную Филиппом должность главного эксперта по отбору и оценке произведений искусства, сулящую увлекательную работу и изрядный годовой доход. В доме стало многолюдно, шумно, и подчас тесно. Дети, окружённые бесконечным обожанием многочисленных родственников, стали совершенно неуправляемыми. Каждый из них нашёл своего персонального защитника и покровителя. Франческа оставалась по-прежнему абсолютной любимицей Филиппа. Элеонор с первого взгляда остановила свой выбор на Марии, а отец... для него, конечно же, самой главной персоной в доме стал Мигель. Мужскому воспитанию и дрессуре Филиппа пришёл окончательный и бесповоротный конец. Исключение в этом, опьяневшем от любви обществе, составляла бабушка. Я не замечала, что бы она предпочитала кого-то из детей остальным. Подозреваю, что номер «один» она на всю жизнь подарила мне. Казалось, жизнь налажена на многие годы вперёд. Она вышла на гладкую прямую, оставив позади все конфликты и противоречия. Тогда, в свои двадцать семь я и не подозревала, что она даёт лишь короткую передышку мнимого благополучия, что бы снова обрушиться на наши, едва отдохнувшие плечи, всей тяжестью своей безграничной фантазии. На этот раз она поистине превзошла саму себя, прислав ко двору нового французского посла маркиза де Пьерак с женой. Посланник был похож на старого, хитрого пеликана, с далеко вперёд выступающим носом и тонкими, кривоватыми ногами, но жена его, Шанталь де Пьерак... Именно эта женщина перевернула всю мою жизнь, направив её дорогой, которую я добровольно не выбрала бы никогда. Маркиза была великолепна; высокая, невероятно пластичная, с лицом породистой кошки, не той, домашней, что целыми днями нежится на розовой кружевной подушечке, а дикой, хищной, привыкшей выслеживать, охотиться и побеждать. Это была совершенно фантастическая женщина, не знавшая сомнений в своей абсолютной правоте всегда и во всём. Маркиза сразила наших дам своими смелыми туалетами, лишь намекающими на попытку скрыть от любопытных мужских взоров сокровенные женские тайны. Решительно высказывала своё мнение об искусстве, философии и политике, не вступая в дискуссии, а просто расставляя последние точки над «и». Зачем доказывать наивным людям то, что для умных совершенно очевидно? Само собой разумеется, Шанталь де Пьерак тут же была произведена в почётные члены всех имеющихся в наличии женских комитетов. Мудрая Долорес за глаза пожимала плечами, а в глаза... восторженно приветствовала каждое появление госпожи де Пьерак, с особым вниманием выслушивала её идеи и суждения, предъявляя в ответ свою благосклонную, желтозубую улыбку. За все эти годы Долорес стала для меня настольной, много раз прочитанной книгой. Я знала, что за всей этой благосклонной желтозубостью стоит Непотопляемый и его политические интересы, а значит, рано или поздно, к плотной шеренге поклонников Шанталь присоединится и мой муж, отвоевав себе, как всегда, почётное первое место. С тех пор прошло много лет, но и сегодня мне нелегко описать свои чувства к маркизе. Будь я мужчиной, наверняка влюбилась бы в неё окончательно и безнадёжно. Мои глаза против воли сопровождали каждое движение этой гибкой, пластичной пантеры: поворот головы, тонкую руку, поправляющую выбившийся из причёски локон, виноградно-зелёные глаза, слегка сужающиеся в вопросе, и, секунду спустя, широко распахивающиеся навстречу ответу... Боже, сколько разных улыбок подарил ты этому удивительному рту с крупными белыми пантеровыми клычками! Насмешливо-вызывающую, слегка изгибающую вниз уголки губ, торжествующе-победительную — с уголками вверх, смущённо-просительную — зубы слегка прикрыты приподнятой нижней губой и две ямочки, делающие невозможным любое «нет». Этой женщине можно было дарить только «да», бесконечное и благодарное. Но из нас двоих, супругов Альварес, мужчиной был Филипп, поэтому влюбиться в Шанталь, позволено было только ему. Никогда, даже в самые лучшие наши минуты, он не смотрел на меня так, как на неё. Его глаза, преследовали маркизу ежесекундно. Они тосковали, когда её не было рядом, и миллионами звезд приветствовали каждое её появление... В этих устремлённых к ней звёздах, было что-то новое и невероятно опасное для меня. Это была страсть женатого мужчины, неотвратимо приближающегося к своему сороколетию, но до сих пор так и не познавшего всепоглощающего сумасшествия страсти. Мой муж приближался к сорока, а я — к тридцати. Он захлёбывался любовью, а я — ревностью. Пусть Шанталь экзотична и самоуверенна, но неужели Филипп не видит, что она откровенно глупа? Неужели наша многолетняя дружба, понимание друг друга с полуслова, пережитые вместе трудности и, в конце концов, общие дети потеряли для него всякую ценность при виде этой пантеры из парижских джунглей? От её безаппеляционной глупости коробило даже моего отца. Маркиза, считавшая себя непревзойдённым знатоком живописи, попросила показать новоприобретённые картины Тициана. Мы с отцом сопровождали её по музею. — Но ведь это копия, хотя и очень неплохая, — она распахивает свои виноградины и поднимает вверх уголки губ. Отец, любуясь изумительным очертанием улыбки, решается, тем не менее, на вопрос: — Почему копия? — Потому что оригинал находится в Лувре. Там никто бы не повесил на стену копию! Папа, давно научившийся снисходительно относиться к женской глупости, лучезарно улыбается в ответ: — Маркиза, ваш патриотизм по отношению к Франции вообще и к её художественным ценностям в частности достоин высочайшей похвалы. Шанталь, не поняв иронии, победно-снисходительно благодарит за комплимент и переходит к следущей картине. На этот раз она готова щедро поделиться шедеврами: — О, а вот этот Тициан великолепен. Это наверняка оригинал. В Лувре я такой картины не видела. Мы с отцом едва заметно переглядываемся и двигаемся дальше. Вечером за ужином, не в силах сдержать своего злоязычия, разыгрываем сценку «У Тициана». Бабушка и Элеонор весело хихикают, сопровождая наш «театр» забавными коментариями. Вдруг, посреди общего веселья, раздаётся злой и трескучий голос Филиппа: — Маркиза де Пьерак сама по себе произведение искусства, и она может позволить себе эту маленькую роскошь — не быть философом, как некоторые! Я в буквальном смысле ощутила удар хлыста по лицу... и... торжествующий выстрел франческиных глаз в мою сторону. Бабушка, срочно сменив тему, заговорила о системе образования подрастающего поколения, дав мне время справиться с лицом и чувствами. Вечером, оставшись одна, я снова и снова проигрывала в голове сцену за ужином. Может всё не так уж и страшно? Конечно, Филипп обозлился, но, возможно это пойдёт ему на пользу. Увидеть предмет своего поклонения в смешном свете — самое быстродействующее лекарство от внезапно наступившей слепоты. Ведь он, по его убеждению, заслуживает только самого лучшего, а тут... Разве можно восхищаться тем, над чем другие откровенно смеются? Неожиданно память выплеснула торжествующий взгляд Франчески. Что это было? Реакция с запозданием? Восхищение нашими актёрскими способностями, задержавшееся на лице на лишние пару секунд, или... предвкушение моего неотвратимого поражения, освобождающего дла неё первое место рядом с отцом? Вряд ли, она ещё слишком мала, чтобы разбираться в таких нюансах. Нельзя приписывать коварство собственному ребёнку, когда сама не в ладах со своими нервами! Похоже у меня от ревности помутилось в голове. С того вечера помутилось в голове у нас обоих. Филипп входил в спальню, громко зевая, потирая руками припухшие глаза, и тут же, сражённый непомерной усталостью, исчезал под одеялом. С каждой неделей он становился всё сонливее — непосильная работа до полуночи сваливала его на диван прямо в кабинете, где он, свернувшись калачиком, засыпал, как убитый. Дорога до общей спальни стала непреодолимо длинной. Несколько раз, пользуясь советами любовных романов, я попробовала соблазнить собственного мужа. Проглотив гордость, как пилюлю от головной боли, я натянула самый обворожительный пеньюар, предъявляющий нетерпеливому зрителю всё, что положено видеть только ему, и заявилась в кабинет. Какое разочарование! Где он, этот нетерпеливый зритель? Щёлочка заспанного глаза с недоумением уткнулась в мою откровенность и вновь исчезла в складке усталых век. Ну что ж, всё правильно. Муж убивает себя работой на благо и процветание семьи, а бездельница жена, вырядившись в кружевной пеньюар, пытается лишить его последних пяти минут отдыха, которые он посмел урвать у дел государственной важности. Опять эта спасительная ирония, которая по сути ничего не спасает! Вскоре моё семейство начало торопливо готовиться к отъезду домой. Обстановка в Андалузии разрядилась, а дом и усадьба требовали присутствия хозяев. Отец нашёл великолепный предлог для побега из нашего, ставшего далеко не мирным, дома. Здесь, в окрестностях Мадрида, уже скуплены все коллекции, представляющие интерес для Прадо, а вот на юге продажи только начинаются. — Там сейчас золотые прииски, главное не опоздать, — прокричали мои родственники, и скрылись за горизонтом. Похоже, мой муж расценил этот побег как заслуженный подарок судьбы. Руки развязаны, свидетели устранились по собственному желанию. Они бросили меня в опустевшем доме один на один с избалованными непомерным вниманием детьми и мужем, рот которого кривился в неподдельной зевоте каждый раз, когда я попадала в поле его зрения.. В довершение всего мы стали самой актуальной светской сенсацией. Ещё бы! Образцовая супружеская пара, граф и графиня де Альварес, неприступная крепость для любых светских шалунов и шалуний, сдалась на милость французской победительницы! Дамы, мои давнишние приятельницы, сочувственно пожимали мне руку, щедро делились рецептами по борьбе с внезапно наступившими признаками увядания, а я... Я с каждым днём, с каждым новым зевком Филиппа в моём присутствии и сиянием его влюблённых глаз при виде Шанталь, всё больше злилась и ненавидела их обоих. Поначалу, очарованная экзотической внешностью, открывала в ней все больше и больше недостатков. Неужели он не замечает мелкой сетки морщинок вокруг глаз, больших, слегка оттопыренных ушей и пронзительно мяукающего голоса? «Я считаю..., я уверена... я и ещё раз я». Неужели он ослеп и оглох? Не терпящий поучений и советов мой потерявший голову муж, готов часами выслушивать сентенции, вылетающие из этого глупого рта. Недаром в народе говорят: «Седина в бороду — бес в ребро». Он заразился глупостью от этой самоуверенной кошки, а лекарство от глупости только одно — смех. План мести мне подсказала ничего не подозревавшая Долорес: — Графиня, через пару месяцев у Вашего мужа день рождения. Дата ещё не круглая, но, думаю, самое время порадовать его настоящим праздником. У меня, кстати, родилась неплохая идея. Вы ведь уже несколько раз писали очень забавные пьески для нашего домашнего театра, не правда ли? — Да, но это было давно. Не думаю, что сейчас мне придет в голову что-нибудь забавное. — Не торопитесь с отказом. Подумайте, пофантазируйте. Может кураж и вернётся. У нас в запасе ещё несколько месяцев. Успеем подобрать подходящих артистов и отрепетировать. У нас с вами это всегда очень мило получалось. Знаете, все устали от серьёзных разговоров. Так хочется просто повеселиться. Предложение, показавшееся в первый момент нелепым, пустило корни и обросло плодами. Я напишу шарж на эту влюблённую парочку. Пусть над ними посмеётся весь двор. Пьеска выплеснулась из под пера всего за одну ночь. Долорес и артисты искренне веселились, читая текст. Сюрприз мы готовили тщательно — костюмы, декорации, репетиции — всё в строжайшем секрете от будущей публики, даже не подозревавшей об ожидавшей её забаве. Торжественный день наступил. Филипп с утра принимал поздравления и подарки. Дети подготовили для отца маленький домашний концерт: Франческа играла на рояле, Мария спела пару забавных песенок, а Мигель прочёл наизусть длиннющую балладу о доблестных защитниках родины. Филипп, пришедший в восторг от гениальности своих отпрысков, пребывал в прекрасном расположении духа до самого вечера, впервые забыв поприветствовать меня своей зевотой. Невелика потеря — ставший привычным ритуал у нас ещё впереди, хотя... Я надеялась, я очень надеялась на этот вечер. Публика заполнила маленький домашний театр, король с королевой заняли свои почётные места, и занавес взметнулся вверх, открыв название пьесы, написанное крупными чёрными буквами: |
![]() | Заработала данная программа только в феврале 2011 года. До этого времени в течение более девяти лет работала ее предшественница,... | ![]() | Они включают в себя не только размер денежного содержания за счет зарплаты, пенсий и пособий, но и всю социальную инфраструктуру... |
![]() | Д-76 Дружим странами и городами : Год Испании в России и России в Испании : тематический путеводитель по фондам ккунб им. А. С. Пушкина... | ![]() | Конечно, я только начинаю собирать данные по крупицам. Будем надеяться, что я исследую генеалогическое древо, свою родословную. Я... |
![]() | Посмотрите внимательно на свою квартиру, двор, в котором играют дети, с точки зрения безопасности для их здоровья | ![]() | Назад в будущее это познавательно-развлекательная активная программа для ребят от 9 до 14 лет. Лагерь будет организован в здании... |
![]() | Когда-то известный французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери призывал людей поступать так: «Встал поутру, умылся, привел себя... | ![]() | Программа составлена на основе требований федерального государственного образовательного стандарта |
![]() | Но, как мы обнаружили впоследствии, он не принадлежал ни к тем, ни к другим. Начав свою работу как скромное исследование интересных... | ![]() | Рамки старого orbis terrarum были разбиты; только теперь, собственно, была открыта земля, и были заложены основы для позднейшей мировой... |