Программа действий была составлена заранее; продаю свою квартиру в Германии и покупаю скромное жильё в Испании, в Андалузии, только для себя одной
Скачать 3.42 Mb.
|
| Глава 9 Утром я отправилась в парк к нашему с Лией дереву, откопала своё сокровище и, присев на каменную скамейку в беседке из роз, вписала в свой дневник самый первый абзац, начав со слов: «Я родилась в состоятельной еврейской семье...» Осень опять вступила в свои права, освежив розы и мелкие голубые цветочки в расщелинах истертых камней. Лучи солнца, проскальзывая между листьями купола, забросали мою юбку зеленоватыми пятнышками и позолотили струйку воды, веками напевающую свою весёлую, незамысловатую песенку. Вечером бабушка, втирая в прыщи, обильно усыпавшие мои щёки, новую мазь собственного изобретения, в сомнении покачала головой и постановила: — Завтра едем к морю. С этим безобразием пора кончать. Будешь дышать морским воздухом, пока вся эта гадость не исчезнет. Собери необходимые вещи и не забудь ключ от своего дома. И опять, как год назад, мы не спеша приближаемся к бухте, спрятавшейся за скалой, похожей на ступенчатую башню, и опять, как тогда, — эти невыносимые море и берег. Подобно супружеской паре, давно надоевшей друг другу, они без устали ведут свою тысячелетнюю войну: море что-то раздражённо доказывает, швыряясь грязью и злобно урча, а берег, не имея возможности встать и уйти, равнодушно валяется под открытым небом, делая вид, что ничего не слышит и не чувствует. Так будет и со мной, если Филипп, выбирая между чувством и долгом, надумает вернуться. Я буду, как моя мама, всегда и во всём виновата, а он, бедный и обездоленный, всегда прав. Бабушка прервала мои размышления деловым замечанием: — Вести хозяйство нам придётся самим. И готовить тоже. — А ты что, готовить умеешь? — Не могу же я в твоё тайное убежище тащить весь домашний персонал! Что сварим, то и съедим, — и растерянно помолчав, с надеждой спросила, — а ты умеешь готовить? Я вспомнила, как когда-то при первой же попытке проникнуть на кухню, была безжалостно выброшена за дверь. — Нет. Я даже посуду вытирать не умею. — Ну что ж. Придётся недельку прожить без деликатесов — для здоровья очень даже полезно. Прошла уже неделя с тех пор, как мы, два Робинзона, сидим на необитаемом острове, ведём наше незамысловатое хозяйство и дышим морским воздухом. Похоже, моё здоровье не зависит от количества поедаемых деликатесов: тело по-прежнему зудит, а прыщи, увядая за ночь под воздействием ядовитых мазей, распускаются к полудню подобно розам на бабушкином подоконнике. Разве может бабушка знать, что мази и воздух бессильны, когда отравлена душа! Отравлена ревностью и обидой. Вечером я сижу с задранной юбкой в кресле, а мой неутомимый лекарь, не желающий признавать очевидного поражения, прибинтовывает к расчёсанным ногам пациентки своё новое изобретение. Не поднимая глаз от работы, она бросает в воздух вопрос: — Если я не ошибаюсь, ты за всё это время не написала Филиппу ни одного письма? — ............ — Я, кажется, задала вопрос. Очень бы хотелось получить на него ответ. — .............. — Итак? — Я не собираюсь ему писать. Зачем? Только унижаться. — Почему унижаться? — Он отправляет меня домой, как ставшую ненужной вещь, а сам сбегает к любовнице... — К какой любовнице? — Откуда я знаю к какой. К той, в кого он был влюблён, перед тем, как женился на мне. Он получил от неё письмо, сорвался и полетел по первому же зову, едва успев забросить меня к вам. Ты знаешь это лучше меня — он тебе всё рассказывает... Бабушка молча закрепила последний узелок на хитрой повязке и аккуратно сложила инструменты в сумку. Она явно тянула время. Потом, слегка склонив голову на бок, подняла на меня глаза: — Детка, я ничего не знаю про его любовниц. Да, он сорвался и полетел, но не к любовнице... а на войну, и там, в этом аду, человек счастлив любой весточке от любящей и преданной жены. Кстати, юбку ты можешь опустить. — Ничего не понимаю. Какая война? Что он там забыл? Объясни, пожалуйста, всё по порядку. Почему он мне ничего не сказал? — Филипп считал, что ты слишком молода, и, зная твоё богатое воображение, решил, что так будет лучше. Похоже, он ошибся. Твоя бурная фантазия с трагически-романтическим уклоном превратила тебя в цветущий розовый куст, разодранный собственными шипами. Я вижу, в твоём случае, правда — это единственная мазь, способная залечить болячки. Твой муж с ранней юности с головой увяз в политике. Я рассказывала тебе о его дяде, к которому он переехал после смерти родителей. Дядя был премьер министром при Карле IV и серьёзно поддерживал идеи Годоя. Эти идеи вызывали тогда много споров: с одной стороны Годой боролся за сближение с Францией, видя в этом единственный путь к экономическим реформам и просвещению, а с другой стороны... сама понимаешь — дружба с сильным и богатым соседом всегда опасна; рано или поздно слабый превращается в вассала, вынужденного бороться за интересы своего суверена, в пушечное мясо. Как ты помнишь, Годой был свергнут, а дяде Филиппа пришлось уйти в отставку. Ещё совсем молодой племянник принадлежал в те годы к партии Фердинанда, состоял в его свите во время переговоров с Наполеоном в Байоне и сопровождал лишённого трона наследника в Валенсию, в замок Талейран, выбранный Наполеоном в качестве места изгнания Фердинанда. — Это было в начале лета 1808 года. А потом он пригласил нас к себе? — Да. Тем летом ты впервые побывала в его замке. — Он казался таким весёлым, вечно счастливым... — У нас он всегда отдыхал от больших потрясений. А потом ты... рядом с тобой он сразу превращался в счастливого ребёнка. — А я думала, это я, вечно надутая и замкнутая, оживаю в его присутствии. — Вы оба оживали, он и ты. Потому-то Филипп и попросил тебя в жёны. Он сказал, что ты — единственная женщина, с которой он хотел бы прожить жизнь, хотя ещё и очень маленькая. — А что было в прошлом году, когда он сделал мне предложение? — Когда мы вернёмся домой, просмотри ещё раз прошлогодние газеты. Твой отец их никогда не выбрасывает. Тогда испанские патриоты и политики учредили так называемые кортесы, перенявшие регентство над потерявшим доверие Жозефом Бонапартом. — Кортесы — это что-то вроде английского парламента? Совершенно верно. Каждый округ выдвигал туда своих кандидатов, общим числом около 120 человек. Филипп был выдвинут одновременно от двух округов. В тот год кортесы бурно обсуждали новую испанскую конституцию. Филипп подробно пересказывал потом содержание дискуссий твоему отцу. Я знаю об этом только в общих чертах. Твой муж находился в центре левого, прогрессивного крыла, а его дядя возглавлял консерваторов. Зажигательные, темпераментные выступления племянника склонили на его сторону многих заседателей. В итоге его редакция была принята большинством голосов — 90 против 60. Бывший министр обозвал племянника политическим авантюристом и выскочкой и порвал с ним все отношения. К нам он приехал залечивать душевные раны. — И по случайности, между делом, женился на мне. — Глупости. Этим всё равно, рано или поздно, должно было кончиться. Для твоего отца предложение Филиппа было полной неожиданностью, да и для Элеонор тоже, а мне всё давно было ясно. В последний вечер за ужином, он принимал нас тогда в своём замке, мальчишка появился к столу в белом камзоле... вы оба были такими забавными и так откровенно влюблены. — А куда Филипп так нервно уехал после помолвки? — Мириться с дядей. Несколько аргументов старого опытного политика произвели на него сильное впечатление. Они с папой потом долго их анализировали. Филипп признал свою неправоту и очень переживал по этому поводу. — Мнение дяди имело для него такое большое значение? — Дело не в дяде. Он понял, что политика — это не игрушки, что любой фанатик или честолюбец, обладающий силой убеждения, может увлечь за собой массы и нанести стране непоправимый вред. — Так кто же он, по-твоему, фанатик или честолюбец? — Ни то и не другое. Он — романтик, мечтающий спасти мир. Слава богу, мальчик умеет думать и не боится признавать своих ошибок. — Ну а как с дядей, перемирие состоялось? — А ты разве не помнишь — дядя присутствовал на вашей свадьбе. — Честно говоря, свадьбу совсем не помню... тогда у меня в голове был полный сумбур, как, впрочем, и сейчас. А что было в том письме? Почему он помчался на войну? — Ты знаешь, что уже два года англичане воюют с французами на нашей территории. Приблизительно полгода тому назад удача склонилась на сторону Веллингтона, то есть англичан, тем более, что основные силы Наполеона увязли в России. Для Испании возник, наконец, реальный шанс избавиться от французской оккупации. Филипп получил письмо от главнокомандующего испанской армией. Тот обратился к нему, как к патриоту, предлагая возглавить один из дивизионов в качестве генерала. — Боже, какой из Филиппа генерал! Что он понимает в стратегии и тактике войны? — А что, ты думаешь, он изучал все эти годы во Франции? Явно не историю древнего искусства. Мне стало невероятно стыдно за себя. Это какой же надо быть дурой с залепленными глазами, чтобы ничего не видеть вокруг себя и ничего не понимать! Поставить себя в центр Вселенной и постоянно решать одну единственную, дурацкую проблему — любят меня или не любят! — А папа? Он тоже тайком занимается большой политикой? — Раньше занимался, а потом... девять лет назад полностью отошёл от дел. — Почему? — Девять лет назад мы забрали тебя к себе. Мой сын решил, что не имеет права рисковать твоей жизнью. Ты стала для него важнее политики. Вот так, мудрый, старый ювелир! А ты говорил: «Как он смеет...». Так кто же из вас прав? Кто из вас двоих рискует жизнью детей, а кто жертвует ради них своей гордыней? — Ну что, девочка, теперь ты успокоилась? — Не знаю. Понимаешь, для моего самолюбия, — я машинально вытянула вперёд руку ладонью вверх, — предпочтительнее война, а для его безопасности, — другая открытая ладонь, показывая вторую сторону медали, взвешивала аргументы на чаше весов… — уж лучше бы он пересидел смутное время у любовницы. Бабушка, хитро улыбнувшись, скопировала мой жест: — Как знать. Представь себе, Филипп пересиживает смутное время у любовницы в спальне... в одном сапоге, а тут на пороге появляется разъярённый, ревнивый муж..., — она чуть приподнимает правую ладонь вверх, — хорошо, если сразу вызовет на дуэль, — в воздух всплывает левая, — а если выследит в тёмном переулке и прирежет, как зайца, кинжалом? — и разводит руки в стороны, вопросительно глядя на меня. Я представила своего мужа, зайцем петляющего в одном сапоге по кривым переулкам, спасаясь от разъярённого ревнивца... Похоже, бабушкино воображение нарисовало тоже нечто подобное, во всяком случае расхохотались мы одновременно. Эту ночь я впервые спала спокойно — тело почти не зудело. Чудодейственные мази, наконец, подействовали. Неделю спустя мы вернулись домой. Перечитываю последние страницы своего дневника, написанные почти год назад. Теперь я, наконец, поняла истинный смысл слов, сказанных отцом после сватовства Филиппа: «В жизни в любой момент может сложиться политическая ситуация, когда человека нужно убрать с дороги, и тогда о нём узнают всё...» Дочитав «Историю Инквизиции» до конца, я узнала, что по испанским законам человек, претендующий на государственный пост, обязан доказать чистоту своего происхождения, то есть отсутствие даже у дальних предков арабской или еврейской крови, а мой муж... у него столько политических врагов! Узнать о моём происхождении легко. Отец, когда он накинулся на жену ювелира, был не один, а значит осталось много свидетелей. Весь посёлок знал, что через девять месяцев после погрома у изнасилованной женщины родился «меченый» ребёнок. Да и свекровь никогда не придерживала язык за зубами, понося непутёвую невестку. Предполагаю, что найдётся много желающих продать эту информацию за хорошие деньги. А люди в сером, которые знают, откуда они забирали ребёнка и куда привезли. Боже! Как легко сложить всё это в чёткую картину: из дома ювелира исчезает голубоглазая дочь, и в тот же день у испанских аристократов появляется, до сей поры никому не известная голубоглазая наследница. Просто замечательно. Отец вышел тогда из политических игр, чтобы не рисковать, а тут появился на сцене Филипп. Вот она, моя теория о предназначениях. Тогда я закончила её вопросом: «Кто я в этой игре — королева или пешка?» Ответ на него могу дать сегодня: «Ни то и ни другое. Самовлюблённая дурочка, не понимающая и не чувствующая людей, живущих рядом. До сих пор люди оставались для меня просто статистами, плоскими пустыми схемами, носителями внешних признаков, которыми я награждала их по своей воле или по незнанию. Отца я считала умным аналитиком снаружи и бесчувственным злодеем внутри, а он оказался мудрым романтиком. Филипп... Что знала я о нём? Только внешнюю оболочку: жизнерадостный, красивый, в вечной погоне за удовольствиями и весельем, а он... Что я знаю о Элеонор? Каково было ей все эти годы чувствовать нелюбовь мужа и учить при этом хорошим манерам «плод его романтической любви» к другой женщине? А бабушка, моя чудесная, мудрая бабушка. Как она понимает и поддерживает своего сына. Отходит в тень и не вмешивается, когда это не нужно — чаще всего во время его стычек с женой, и вновь появляется на сцене, когда он нуждается в помощи. Если у нас с Филиппом когда-нибудь будут дети, смогу ли я, как она, остаться для них другом на всю жизнь? Подумала о Филиппе и ужаснулась. Опять философствую о себе, а он в это время... Когда пришло от него последнее письмо? Что, если как раз сейчас, в этот самый момент... его больше нет в живых! — Папа, когда ты получил последнее письмо от Филиппа? — Три дня тому назад. Через час отправляю обратную почту. А что? — Не отправляй, подожди меня, вернее моего письма. Отец с интересом заглянул мне в лицо, взял за руку и провёл пальцами по заживающим царапинам: — Похоже, бабушкины примочки помогли, или потребовалось хирургическое вмешательство? — Хирургическая операция прошла успешно. Пациент идёт на поправку. — Давай, пациент, иди и пиши своё патриотическое письмо. Жена генерала всегда остаётся его соратницей, даже если сидит дома и вяжет чулки. Моё короткое письмо заканчивалось совсем не патриотично: «Милый, я так соскучилась по тебе. Возвращайся, как можно скорее. Постарайся остаться живым, а всё остальное — не важно». Дни, бесконечно тягучие, как капли смолы, медленно складывались в недели. Прыщи и царапины исчезли, уступив место венецианским кружевам и куриному фрикасе с грибами. Чудеса, выплетаемые нежными ручками Элеонор, вызывали восхищение даже у отца, а мой не в меру разыгравшийся аппетит — у повара. Обычный, ритуальный, бесконечно длинный завтрак. Отец просматривает утреннюю почту, и его лицо расцветает буквально на глазах. Он протягивает мне нераспечатанный конверт: — А это письмо — генеральше. Лично в руки. Короткая записка, написанная рукой Филиппа: «Послезавтра ровно в полдень грозный муж возвращается к Вашим ногам, миледи. Постарайтесь быть дома и обязательно улыбайтесь». В назначенный день я с утра стою у окна, как стояла все эти годы в день приезда Филиппа. Первой услышать дробь лошадиных копыт за поворотом, а пару минут спустя, размахивая руками, приветствовать вылетающую на главную аллею карету. Только тогда всё было иначе: разгар лета, солнце, карета, скользящая по сухой, звонкой дороге, прочерченной голубоватыми тенями стоящих по обеим сторонам деревьев. Тогда я нетерпеливо теребила край занавески, предвкушая целый месяц радости, веселья и танцев. А сегодня... Конец осени. Дождь льет целую неделю, стекает тонкими струйками по оконному стеклу, мелкой дробью стучит по каменным лестничным плитам, размывая дорогу в грязное липкое месиво. Я стою у окна, теребя рукой занавеску, и жду... Нет, сегодня мне не нужны ни музыка, ни танцы, ни веселье... сегодня я жду своего мужа. Равномерная дробь копыт, и... несколько минут спустя, медленно переваливаясь по лужам, в аллею вползает карета. Я срываюсь с места, и, не обращая внимания на крики Элеонор, мчусь по дороге, волоча по грязи свою нелепо длинную юбку. Филипп бежит мне навстречу, его ноги скользят и расползаются в жирном месиве. Мы буквально врезаемся друг в друга. Вцепившись в его плечи обеими руками, я, сама того не замечая, захлёбываюсь бабушкиным голосом: — Господи, вернулся! Живой... и здоровый. Он слегка охает: «Осторожно, плечо...» Обхватываю за талию, крепко сомкнув руки за спиной, прижимаюсь каждым своим сантиметром к твёрдому, тёплому, почти забытому телу, и, уткнувшись носом в его шею, как когда-то утыкалась в мамин бок, вдыхаю запах мокрой, дорожной пыли. Вдыхаю ещё и ещё раз... и не могу надышаться. Филипп накидывает мне на спину полы плаща, прижимает к себе и гладит по волосам. — Всё хорошо. Я вернулся... живой и здоровый. Маленький, родной мой, гусёнок... успокойся... теперь все романсы мира будут только для тебя. Любимая, родная... не надо... не плачь... — Я не плачу. — А что ты делаешь? — Я тебя нюхаю. Ты так замечательно пахнешь! — Правда? — Филипп проделывает щель между моим воротником и волосами, просовывает в неё свой холодный нос и шумно втягивает воздух. — Боже!.. а ты... полжизни за один вздох! Так мы и стоим посередине дороги, в грязи под дождём, обхватив друг друга руками, и не можем надышаться. С крыльца раздаются призывы родственников: — Хватит, идите сюда, у вас ещё вся жизнь впереди! Медленно возвращаемся в дом, завернувшись в мокрый плащ, скользя и по очереди спотыкаясь о мокрый подол моей юбки. В эту неделю я сделала ещё одно замечательное открытие. Какое счастье, что господь придумал супружеские обязанности — без них жизнь была бы такой же пресной, как... фрикасе без соли и перца. |
Похожие:
 | Заработала данная программа только в феврале 2011 года. До этого времени в течение более девяти лет работала ее предшественница,... |  | Они включают в себя не только размер денежного содержания за счет зарплаты, пенсий и пособий, но и всю социальную инфраструктуру... |
| Д-76 Дружим странами и городами : Год Испании в России и России в Испании : тематический путеводитель по фондам ккунб им. А. С. Пушкина... | | Конечно, я только начинаю собирать данные по крупицам. Будем надеяться, что я исследую генеалогическое древо, свою родословную. Я... |
| Посмотрите внимательно на свою квартиру, двор, в котором играют дети, с точки зрения безопасности для их здоровья | | Назад в будущее это познавательно-развлекательная активная программа для ребят от 9 до 14 лет. Лагерь будет организован в здании... |
| Когда-то известный французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери призывал людей поступать так: «Встал поутру, умылся, привел себя... | | Программа составлена на основе требований федерального государственного образовательного стандарта |
| Но, как мы обнаружили впоследствии, он не принадлежал ни к тем, ни к другим. Начав свою работу как скромное исследование интересных... | | Рамки старого orbis terrarum были разбиты; только теперь, собственно, была открыта земля, и были заложены основы для позднейшей мировой... |